Священник Андрей Мизюк.

Родительская суббота выпала нынче накануне празднования Казанской иконы Божией Матери. Нечасто так бывает, кстати. Нет, то, что ближайшая суббота к празднику всегда поминальная, это понятно, просто между ними чаще всего бывает еще несколько дней, а тут вот совсем рядом. И как-то тепло от этого, что ли.

Утром мы вспоминаем всех почивших, ушедших из этого мира, а уже вечером возносим молитвы к Той, для Кого дети земные не разделены чертой жизни и смерти, для Которой мы все, здесь некогда жившие и ныне живущие, – причина неустанной заботы и особой просьбы перед престолом Небесного Отца.

Память Церкви не принадлежит отдельной группе людей

Кстати, отчего же все-таки родительская-то? В общем-то, речь, наверное, не только о родителях, тем более что они далеко не у всех ушли. Здесь есть какой-то общий момент – память предков, дедушки, бабушки, прабабушки, вообще все те, кто был некогда с нами, жил прежде нас, кого мы когда-то короткое время знали, а возможно, что и не знали.

Память Церкви не принадлежит какой-то отдельной группе людей, она всеобъемлюща, потому что охватывает и тех, кого, возможно, и помнить-то некому. И оттого эта память вселенская, и оттого само поминовение о всех прежде усопших от века.

Обернешься так в свою родословную, ну и кого ты там особенно помнишь-то? Хорошо, если где-то фотографии старые остались, а имена, а кто кому кем приходился? А ведь какие-то сто лет. А дальше что?

Неизвестность? Грустно и стыдно, конечно, от таких мыслей. И вот потому в эту особую поминальную субботу мы возносим свои прошения о ВСЕХ прежде почивших, потому-то в этих словах молитв я словно бы прошу: да, Господи, коротка моя память, как и сама эта суетная жизнь, иногда вчерашний день-то в подробностях теряется, но Ты же знаешь, и для Тебя случайно прошедших в этих коротких отрезках нет, и потому не оставь их, ибо в нашей памяти им места не нашлось, но утешь и не лиши их Света Своего.

Пусть там, где зажглась свеча, загорятся и сердца, и этот пульс будет маленьким посланием куда-то туда, где время окончено, как весть о том, что мы не оставляем, не забываем, что пусть не сохранила память имена и лица, но в сердце остались благодарность и надежда, а именно через них мы узнаем друг друга не только в этой жизни, но и вопреки векам, которые уже прошли и остались пропастью между нами. И там, где рука прикоснулась к давно сглаженному временем холму, там, конечно же, отзовется Небо и наша память станет той путеводной нитью для тех, чьи дороги в этом времени и месте давно уже завершились.

Никакие продукты не заменят сердца, участвующего в молитве

Часто спрашивают, хотя, в общем-то, наверное, и сами знают: батюшка, а что принести на панихиду? Ну, панихидные столы у нас в эти дни – дело известное… Туда, и это знают все, наверное, надо что-то положить. И вот тут начинается то, что затмевает главное. Принесите в храм себя. Никакие крупы, сахар, вообще никакие продукты не заменят сердца, участвующего в молитве, зажгите свечу, но оставьте этот свет от нее в своей душе, не надо вступать в сражение за подсвечник, не там место под солнцем, в конце концов, пусть она останется просто в руке или же даже на любом свободном подсвечнике.

В Церкви живые и усопшие не разделены формой подсвечника, хотя и есть отдельное место для свечей и панихидный стол.

Но думать, что молитва будет действеннее от правильно поставленной свечки, совсем не серьезно. Свеча погаснет, она догорит, но, выходя из храма, надо уносить с собой те слова и мысли, которые вы посвятили своим ушедшим любимым людям. Прийти и отметиться, что вот, мол, отстоял панихиду, был на родительской, съездил на кладбище и вообще долг выполнил – это не о любви. О любви – наша живая вера, что конца никому нет и, как в песне Шевчука, «даже тем, кто не с нами».

Боль этой разлуки, разлуки с теми, кого мы не сможем увидеть, встретить и обнять в этом мире, к сожалению, неотменима. Она рубцом останется и будет напоминать о себе, но пусть эта рана станет и знаком того, что я все же жив, а раз жив, то, значит, и люблю. И не перестаю любить. Ведь как бы просто было, если бы смерть была лишь тяжелой психической травмой. Потому что так устроен человек, что какой-нибудь иной тяжелый шок, который он перенес, порой просто вычеркивается из памяти. Попадает человек в аварию и вот совсем не помнит этого самого страшного момента крушения и боли. Отрезало память. Но со смертью не так. И гораздо больнее.

И все же во всех этих страшных, убивающих чувствах в дни прощания и незаживающей боли все равно остается кое-что очень важное: люблю, не перестаю любить, мне больно, но я не верю всем этим венкам, этому гробу, этой жуткой и страшной потере. Не верю, потому что люблю. И значит, где-то здесь будет место, в котором откроется самая важная весть о том, что это не конец, что это не предел всему и не тупик. А значит, не все.

Смерть – страшный и упрямый педагог

А может быть, однажды и откроется человеку, что в дни своих страданий и переживаний об уходе близкого жалел-то он в большей степени себя… Помните, как обычно прежде на Руси причитали: на кого ж ты меня покинул? То есть это мне сейчас плохо, это меня оставили, это мне нехорошо. А как тому, кто ничего нам сказать и что-то объяснить уже не может?

Мне очень нелегко об этом говорить, но все-таки, наверное, смерть в каком-то смысле страшный и упрямый педагог. Да, как ни странно, но она все-таки учит. Во всяком случае, становится некой отправной точкой. А куда и в какую сторону от этой точки пойти, зависит уже от человека. Это, может быть, длительные, на годы растянутые стадии переживания утраты, а возможно, и совсем иной путь. Путь, когда человек обретает способность вырасти над ней и над собой, прорасти сквозь нее, стать иным и обрести надежду. И вот тут я уверен в том, что эти ростки – они есть в абсолютно любом человеке. Мы в большей или меньшей степени все-таки научены своим сердцем.

Мы любим, а значит, где-то уповаем, что всякому расставанию вечным все равно не быть.

И потому вопреки официальному цвету скорби – черному, Церковь поминает своих ушедших чад в белых и сияющих цветах.

Ночь этой жизни всегда темнее всего перед рассветом. А значит, мы не можем перестать быть. И потому не перестает быть Любовь.